Сотый день

[Hollyhock God]

Пролог Nobilis: The Game of Power, книги, в которой изложена альтернативная механика Нобилис, в основном предназначенная для LARP-а (но ничто не мешает использовать её как замену корбуковской).

Слабонервным не читать!

Сотый день

Мужчина, чью грудь пронзил ствол двенадцатиметровой берёзы. Женщина, настолько холодная, что труп вдребезги разбился по пути в морг. Политик, речь которого прервал целый рой шершней. Покупатели, по непонятным соображениям сожравшие кондитера и хлеставшие кофе с его кровью. Девяносто девять дней. Девяносто девять смертей. Страх жители Санта-Джорджии вдыхают во время утренней прогулки и выплёвывают при вечерней чистке зубов. Некоторые из них сошли с ума. Сотый день.      Я праздно сижу на металлическом стуле в одном из центральных кафе и жду средиземноморский салат. Неподалёку бормочет фонтанчик, птицы стрелами влетают в него, чтобы напиться. Невысокую ограду перед дорогой обвили цветы, пробившиеся сквозь цемент тротуара.      К моему столику подошёл мужчина и сел напротив. Мне не удаётся рассмотреть его лицо или фигуру. «Обсудим следующее предположение, – начал он. – Понятие абстрактной добродетели берёт начало в мечте о безопасном мире. Не в силах обеспечить такую безопасность, мечтатели предписали остальным, во что им надлежит верить и как следует поступать. Теперь они смело могли терпеть лишения во имя добродетельного идеала, но идеал по-прежнему работал на эту мечту. Абстрактная добродетель – всего лишь проекция чьих-то потребностей, желаний и надежд на плоскость морали. Конкретная же добродетель всегда бескорыстна, она подразумевает под собой готовность придерживаться собственных убеждений вне зависимости от того, насколько это будет неприятно, тяжело или опасно.»      Я не спрашиваю, что он здесь делает. Это Санта-Джорджия, сотый день.      «Моя душа погрязла во лжи», – сказал я.      Улица изменилась, асфальт покрылся рябью, а потом превратился в красную пыль. Здания таяли, сливались, перетекали, принимали форму изогнутых, нелепо торчащих чёрных и серебряных скульптур. Только кафе, мой столик и мужчина напротив остались прежними.      «Да?»      Вдали выросли шпили голубого хрусталя, прекрасные, безупречные.      «Я всё говорю себе, что это ужасно – люди, которые умерли в печали и муках. В Санта-Джорджии. По всему миру. Всё думаю, что сожалею о них. Но если бы мне было не всё равно, я знал бы их имена. Они не были бы «парочкой с запечатанными ртами и носами» или «той девушкой, руки которой исчезли в раковине». Они были бы людьми».      Дымчатые призраки, похожие на обрывки теней, танцевали у шпилей.      «Это важно, – невозмутимо подтвердил мужчина, – я имею в виду, важно думать о них как о личностях».      Небо стало серым в белую полоску.      «То есть даже не знаю, могу ли я спорить с тем предположением. Не знаю даже, верю ли я вообще в добродетель. Кажется, да. Но не уверен.»      В этот миг я осознал, что Санта-Джорджия мертва. Это грехи и безгрешность её жителей разукрасили небо. Их тщеславие устремилось в небо чёрными скульптурами и голубыми шпилями. Их тени резвились вдали. А дорогу покрыл прах их сердец. Их души всё ещё здесь. Но они мертвы.      Я едва расслышал следующую фразу незнакомца.      «Я мог бы показать то, что не оставит тебя равнодушным», – с этими словами он протянул мне зеркальце.      Я взглянул в него и увидел чудо.      Некогда я любил и страдал, но в той любви и в тех страданиях были отблески этого зеркала. Мне бывало больно и мне бывало хорошо. Я узнавал о самопожертвовании и предательстве, отчаянии и ликовании, жизни и смерти, но всё это было лишь намёком на то, что я теперь вижу.      В том зеркале я такой, каким видел меня Творец. Меня бросило в дрожь. Я вижу злобу и ненависть, отвращение и страх. Величие моей души скрывают чёрные шрамы, будто нарисованные краской. Зеркальце наполнено ложью, предвзятостью, преувеличениями, но всё, что оно показало – абсолютная правда.      Чудеса холодны и жестоки, красивы и притягательны.      «Это совершенство».      «Ты», – мягко поправил он.      «Я – совершенство».      «Это так, – согласился он, – но ты ещё не пробовал познать мир через доброту».      Это была самая странная – и самая восхитительная – вещь из всех, что я когда-либо слышал.      «Быть может, нам следует вернуться к моему постулату», – продолжил он.      Исподтишка я бросал быстрые взгляды на зеркальце, пока он не убрал его в нагрудный карман. «Все видят что-то вроде этого?»      «Более или менее, – ровным голосом ответил он. – Большинство людей лучше тебя, и делают мир лучше. Натура других основана на принципах, которые ты не сможешь ни принять, ни отвергнуть, ни даже понять. Но каждый человек совершенен, и это причина гордыни».      Бабочка цвета снов мертвеца пропорхнула мимо меня.      «А если бы каждый постиг совершенство и жил по его заветам?»      Он приподнял ладонь. Бабочка уселась на неё.      «Полагаю, это сделало бы мир лучше. Слишком много ложной добродетели и слишком мало понимания собственной природы. Многие забывают свою суть в желании угодить другим. Тем самым они творят этот нелепый и отвратительный мир».      «Что будет, если я признаю то, что увидел в зеркале?»      Его взгляд остановился на бабочке. Одним осторожным движением он оторвал ей крылья и поднял руку выше, понуждая взлететь. На мгновение она зависла в воздухе, затем упала.      «Если ты признаешь, что в твоей душе больше Преисподней, чем Небес, то станешь изгоем. Если заговоришь о безрассудстве добродетели, твои речи сочтут преступными. Если расскажешь о пороке и страдании, к которым стремишься по зову своего сердца, их назовут животной злобой. Если сохранишь немного добродетели, гордости или достоинства, это будет ложью, которая тебя уничтожит.»      Я не ожидал, что мой голос прозвучит так жалобно. «Почему я?»      «Как ты мог узнать мир, закрыв глаза на собственную сущность? Доброта – это ложь, если идёт не от сердца. Добродетель – ложь, если ей нет места в твоей душе. Выбранный тобой мир ослепил тебя, но я обещаю: служи Преисподней, и ты будешь знать имена тех, кто будет страдать — по твоей вине.»      «И своё?»      Он спокойно пожал плечами и встал. «Скоро ты изменишься. Когда это закончится, ты найдёшь меня».      Он ушёл. Я проводил его взглядом.      Нечто прикоснулось к моей душе. Нечто ужасное и прекрасное.      Слова сами пришли ко мне: «Не позволяй никому назвать этот день тёмным, несмотря на всю его боль».      И боль пришла.

Оригинал.

Небольшое примечание: рассказ называется «Сотый день», это отсылка к ритуалу создания Святилища, на который требуется сто дней — и сотня человеческих жертв. Собеседник главного героя — классический Император из Преисподней, т.е. дьявол.

@темы: Nobilis, Сила Посредственных Переводов